Вторник, 29 Январь 2013 22:26 Автор  Виталий Каплан

О том, что вера и Церковь — вещи совершенно разные и первое прекрасно обходится без второго, я слышу на протяжении двадцати лет.

Но особо часто сия мысль звучит в последний год, на волне антицерковной медийной кампании.

Тема одновременно и проста, и сложна. Проста — потому что с богословской точки зрения тут действительно всё довольно прозрачно. Если мы говорим, конечно, о вере во Христа, а не о некой сферической вере в вакууме, вере во «что-то там такое». Церковь — не человеческое изобретение, она основана Самим Христом, и спорить с этим фактом — то же самое, что отвергать Евангелие.

Теперь о сложности. Сложность в том, что это вышеприведенное рассуждение ничего не значит для множества людей, которые веруют не во Христа, а во «что-то там такое». Это «что-то там такое» они могут даже называть словом Бог, могут даже и Христом называть. На самом же деле предмет их веры — это гремучая смесь из собственных фантазий, выдранных с мясом кусков из Библии и… и какого-то странного ощущения, дыхания чего-то нездешнего.

Называя вещи своими именами — душа человеческая по природе христианка и тянется ко Христу, ощущает Его — не видя, не понимая. Так слепой от рождения человек может воспринимать солнце — не как свет, а как тепло особого рода, отличающееся от тепла печки.

Вера ли это? Наверное, да. Вера — это же, по словам апостола Павла, «уверение вещей невидимых». Вера ли это во Христа? Тут однозначно ответить не могу. С одной стороны, Тот, Чьи прикосновения ощущает сердце такого вот верующего во «что-то там» человека, — это действительно Господь наш Иисус Христос.

С другой стороны, тот умственный конструкт, который такие люди принимают за предмет своей веры, к Христу может иметь отношение самое отдаленное. Как бы они его ни называли: «Мировой разум», «Душа мира», «Высшее начало», «Провидение», да хотя бы и Христос — они сами его сочинили, слепили по своему образу и подобию. Придумали себе такого бога, с которым удобно, вера в которого дает психологический комфорт, ласкает ум причастностью к чему-то возвышенному.

Иногда такая вера вообще ничего от человека не требует, ни в чем не ограничивает, и более того — помогает самооправдаться, если совесть грызет. Но иногда такая вера предполагает и некие самоограничения — как правило, произвольную подборку из Д есяти заповедей (что характерно, первая заповедь, та самая, которая о верности единому Богу, в подобную подборку никогда не включается).

Человек, придумав себе веру, может искренне пытаться не воровать, не лжесвидетельствовать, не блудить — потому что эти ограничения соответствуют его придумке. Но если и впадает во грехи — то стыдно ему становится не перед этим придуманным богом, но перед самим собой.

В рамках такой веры Бог воспринимается как нечто неотделимое от тебя самого, как некое твое высшее «Я», твой идеальный образ. Если и обращаешься к Богу «Ты» — на самом деле все равно обращаешься к себе.

Я по себе это хорошо знаю. Сам таким был лет с шестнадцати и почти до двадцати шести. Ощущал какое-то дуновение Божие, но как только ни трактовал его! И в самопальном понимании Евангелия, и по Даниилу Андрееву (чей поэтический дар я и сейчас не отрицаю), и по Каббале (о которой полторы статейки в желтой прессе читал), и по Карлосу Кастанеде (этого я штудировал основательно).

А вот Церковь я воспринимал как чисто человеческую придумку, сборище темных людей, неспособных подняться до таких глубоких рассуждений. Смешно. Но даже в такой смешной, искусственной вере все равно есть какой-то тихий отзвук веры истинной. Это фантазия на 99 процентов, но никогда на все сто. Всегда есть какой-то, пусть и микроскопический, шанс, что верующий в собственноручно придуманного бога вдруг опомнится и уверует в Бога Истинного.

Этот самый «бог в душе» может оказаться переходной стадией между полным неверием и подлинным христианством. К сожалению, многие на ней застревают навсегда.

А вообще о таком наивном богостроительстве гораздо лучше сказал Александр Галич в стихотворении «Псалом»:

                 Б. Чичибабину

Я вышел на поиски Бога.
В предгорьи уже рассвело.
А нужно мне было немного —
Две пригоршни глины всего.
И с гор я спустился в долину,
Развел над рекою костер,
И красную вязкую глину
В ладонях размял и растер.
Что знал я в ту пору о Боге
На тихой заре бытия?
Я вылепил руки и ноги,
И голову вылепил я.
И полон предчувствием смутным
Мечтал я, при свете огня,
Что будет Он добрым и мудрым,
Что Он пожалеет меня!
Когда ж он померк, этот длинный
День страхов, надежд и скорбей —
Мой бог, сотворенный из глины,
Сказал мне:
— Иди и убей!..
И канули годы.
И снова —
Все так же, но только грубей,
Мой бог, сотворенный из слова,
Твердил мне:
— Иди и убей!
И шел я дорогою праха,
Мне в платье впивался репей,
И Бог, сотворенный из страха,
Шептал мне:
— Иди и убей!
Но вновь я печально и строго
С утра выхожу за порог —
На поиски доброго Бога
И — ах, да поможет мне Бог!

Написал это Галич в 1971 году. Через год он принял Таинство Крещения в Русской Православной Церкви.