ЧТО БОЛЬШЕ ВСЕГО ЗАХВАТЫВАЕТ ДУШУ В ПРЕДПАСХАЛЬНЫЕ ЧАСЫ? Какое-то предощущение Тайны! Всё в эти святые дни указывает на ощущение ограниченности нашего знания окружающего мира. Через обретение Бога в этой невидимости мы начинаем понимать, что жизнь веры — это тайна, которую надо принять через любовь.

Эйнштейн сказал: «Самая прекрасная и глубокая эмоция, какую мы можем испытывать, — это ощущение тайны. В ней источник всякого подлинного знания. Кому эта эмоция чужда, кто утратил способность удивляться и замирать в священном трепете — того можно считать мертвецом».

Христианин должен ещё здесь, на земле, начинать входить в таинственный невидимый мир Божественной жизни, так как иначе он будет бессилен против мира невидимого зла. И, наверное, больше всего в эту мистику христианства, в великую тайну Воскресения, вводит богослужение Святой Пасхи Христовой!

Венец Православной веры

Предваряет Пасху таинственное и непостижимое явление космического масштаба — схождение Благодатного Огня на Гробе Господне во Святом Граде Иерусалиме. Сейчас, кажется, мало кто не слышал об этом. Для христиан — это великое чудо, для приземлённого большинства — ловкая мистификация. В годы безбожия об Огне вообще настойчиво рекомендовали помалкивать. И тем удивительнее, что, впервые вырвавшись автостопом в 1993 году в «свободную» Европу, я обнаружил, что просвещённые протестанты и образованные католики, в подавляющем большинстве своем, никогда не слышали об этом вероукрепляющем чуде.

Благодатный Огонь, как сияющий венец православной веры, нарушает все аскетические представления о сдержанности в духовно-мистических переживаниях. Не всем довелось быть причастным нисхождению Небесного Огня, но «блаженны не видевшие и уверовавшие» (Ин. 20:29). А те, кто наяву лицезрел Огонь во Святом Граде, возвращаются оттуда с несмываемыми следами какого-то таинственного и радостного преображения — все они теперь немного другие, чуть менее мирские, чуть более радостные, словно нечаянно заглянули туда, на Небо. Они, соприкоснувшиеся с вечной Отеческой Любовью, невольно становятся выразителями это милосердной Любви.

Христос приглашает на Небо!

Милосердие Божие столь велико, что сейчас, в эпоху глобального размытия национальных границ и стремительного развития всех видов транспорта, Бог дает нам прямую возможность прикоснуться к Неопалимому Своему Светильнику! Как-то наш благоустроитель собора, возвратившись из Иерусалима, подарил мне пучок восковых свечей, возжжёных непосредственно от Святого Огня. Свечи из него я понемногу раздавал благочестивым верующим, а вот последняя, тридцать третья свеча завалилась на дно рюкзака и там изломалась. Будучи в своём деревенском доме, обнаружил её. Возжёг… Некоторое время пламя совершенно не обжигало! Ладонь вся закоптилась, при этом чувствовал обволакивающую сердце Любовь и возрастающее тепло! Остаточная неопаляющая благодать Огня, как заметил, понемногу убывала, превращая Пасхальную Свечу в обычный бытовой светильник.

И подумалось — вот Христос в этот день словно приглашает нас за собой на Небо, а мы всё равно с усиленной жадностью цепляемся за земное. И, как угасает этот огонёк в моей руке, так же убывают духовные силы после Пасхи — душа ослабевает и ленится. Вот скоро будет последний раз спето «Христос Воскресе», церкви опустеют, люди снова погрузятся в суету земную. Несмотря на праздник, мне всегда немного грустно бывает от этого. И не иначе, как во укрепление исповедничества нашего даровано это воспоминание Святого Огня Иерусалимского! Слава Тебе, Показавшему нам Свет!

Как узнал позже, то же самое произошло Пасхальной ночью в пос. Ленинское у отца К., когда его ктитор прямым авиарейсом со Святой Земли доставил контейнер с Благодатным Огнём прямо в храм!

Бывает Пасха и Голгофой!

Однако, Пасха иногда бывает и Голгофой — и поэтому одновременно Светлой и «страшной». Давным-давно, ещё в советские времена, накануне Пасхи, я уехал в Вырицу, к своему троюродному брату. Он незадолго до этого женился и перебрался в дом супруги, построенный почти напротив изящной деревянной Петропавловской церкви.

Как обычно, увлёкшись при встрече разговорами о житии-бытии, к крестному ходу мы, грешные, опоздали. На паперти нас встретила развязная толпа пёстро одетых курящих цыган и цыганок. На гневное замечание они удивлённо пожали плечами, но покорно спрятали окурки — по-видимому, впервые услышав о каких-то правилах христианского благочестия. А в самой церкви происходило какое-то загадочное «броуновское движение» — никто практически не стоял на месте, постоянно перемещаясь по храму и громко переговариваясь с рядом стоящими. Никто не крестился и не христосовался! И все до одного были пьяны!

На взмыленного пожилого священника было трудно смотреть, как, наверное, невозможно было на Голгофе видеть распинаемого Спасителя. Какой же подвиг верности Христу в окружении язычников этот измученный батюшка совершал, когда один, без диакона, с нестройно поющим клиросом пытался тихим Словом Божьим перекрыть шум беснующейся толпы в тяжкое вpемя безвеpия и беззакония!

Конечно, наверное, были тогда рядом с распинаемым священником и верные — новые мироносицы. Но мы, слабые и новоначальные богомольцы, не выдержав кощунственного зрелища, совсем как малодушные ученики Христовы, заспешили к выходу, чтобы, подобно катакомбным первохристианам, встретить Пасху в благоговейной тишине его уютного деревенского дома. Мы знали, что «Бог поругаем не бывает», и что Он в эту Святую Ночь обязательно укрепит нас под натиском искушений и скоpбей!

Христос Воскресе! Пасха Всечестная! Да просветится ныне Торжеством! Христос Воскресе! — ближних обнимаю. Христос Воскресе! — плачу над врагом! И велий Свет струит порой ночною! И радость, как Архангела труба: Ты был! Ты есть! Ты будешь! Остальное — Прах под ногами Твоего раба! (Иеромонах Роман)

Реальность преображения

Те люди, в чьих душах не лежат драгоценным грузом воспоминания о пасхальных ночах, не могут знать всю полноту христианства. В пасхальной ночи заключается вся суть православной веры, всё завершение христианства, пришедшего к ней после Голгофы.

И в ослепительно-стремительной утрене, начинающейся сразу после темноты размеренного крестного шествия, когда из ночи греха мы видим горящий огнями храм, даётся нам решающее утверждение Вечной Жизни.

На Пасхальной утрене диаконы становятся настоящими спринтерами — никогда за весь годовой круг богослужений они не движутся с такой фантастической скоростью. Чем-то светлая заутреня напоминает оперное рондо Фарлафа «Близок уж час торжества моего» — арию Глинки, по своей подвижности исполняемую на пределе возможностей для тяжёлого и малоподвижного баса.

Постепенно это карнавальное торжество замедляется, переходя в праздничную Литургию. Духовенство молится, чтобы в наших сердцах воссиял нетленный свет божественного разумения Слова Божьего. Протодиакон выносит Евангелие, и в память об исхождении пламенной апостольской проповеди по всей земли происходит торжественное многоязычное чтение «В начале бе Слово…» (Ин. 1:1). Этот апостольский огонь вполне реален — видение его даётся каждому по степени чистоты его сердца. Один святой подвижник рассказывал «Когда было прочитано учение апостольское и вышел диакон читать евангелие, я видел, что кровля церкви раскрылась, и видно было небо, и каждое слово евангельское было, как огонь, и восходило до небес».

Читая это Евангелие, наяву постигаешь реальность огненного преображения человека. Есть в одной молитве Ефрема Сирина такие слова: «Источи в сердце мое единую каплю благодати Твоей, да возгорится в сердце моем пламень любви Твоей, как огонь в лесу».

И в этот миг — сладчайший миг! Я на земле, согретой снова, Читаю Огненное Слово На белизне пасхальных книг! (Сергей Фудель)

Как же любит христианское сердце эту землю, согретую стопами Создателя и Спасителя, как благовейно слышит Слово Бога! Великая надежда даётся в Святую Ночь ещё раз всему миру!

Диакон Сергий Шалберов,
клирик Свято-Измайловского собора, г. Санкт-Петербург