Четверг, 12 Май 2016 22:09 Автор  игумен Дамаскин (Орловский)

13 мая Церковь чтит память священномученика Онуфрия (Гагалюка).

Сын лесника, родившийся в глуши на границе Польши и Галиции, он в пять лет, после смерти отца, оказался в приюте, на казенный счет окончил духовное училище, потом семинарию, поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию, после второго курса заболел воспалением легких, чуть не умер и решил принять иноческий постриг. Академию он окончил уже иеромонахом. Шел 1915 год.

Иеромонаха Онуфрия направили преподавателем в миссионерскую семинарию при Григорие-Бизюковом монастыре Херсонской епархии. Через два года, в начале гражданской войны, на монастырь напали махновцы. Многих монахов тогда убили, остальных отбили крестьяне из соседних деревень. Иеромонаха Онуфрия отвезли в город Берислав. Там его назначили настоятелем Успенской церкви.

Весной 1921 года он писал брату: «Уже второй год тружусь, работа эта мне по духу. Лучшей деятельности, как православного священника… не знаю… С тех пор как я принял иночество и священство, с моих глаз спала как бы какая-то пелена и я стал радостен, спокоен, всех люблю, кто бы они ни были. Это, конечно, не мои заслуги, а милость Господа».

В 1922 году иеромонах Онуфрий был возведен в сан архимандрита и переведен настоятелем Никольской церкви в Кривой Рог. 4 февраля 1923 года экзарх Украины митрополит Михаил (Ермаков) хиротонисал его во епископа Елисаветградского, викария Одесской епархии. После хиротонии владыка Онуфрий сразу же уехал, на следующий день митрополит Михаил был арестован и сослан, а через несколько дней к епископу Онуфрию пришел уполномоченный обновленческого ВЦУ, которому владыка прямо заявил, что ВЦУ никогда не признает, а через день его арестовали, обвинив в том, что он, приехав, не зарегистрировался у властей как епископ и возглавил незарегистрированное местное церковное управление, относящееся к патриаршей Церкви.

Вспоминая впоследствии свои тогдашние скитания по тюрьмам, владыка писал: «Меня водили под конвоем пешком по улицам много раз, ездил я и в этапном вагоне поезда за решетками. Сидел я среди воров и убийц… В Великий пост… свыше пятисот арестантов нас было, которые молились, исповедовались и причащались Христовых Таин. Многие из арестантов не говели по нескольку лет, а теперь поговели».

Через несколько месяцев епископа Онуфрия выпустили из тюрьмы, он вернулся в Кривой Рог, снова начал служить, но в октябре его опять арестовали, на этот раз за послание к пастве, в котором он предостерегал верующих от обращения к обновленцам, которое признали антисоветским.

После нескольких пересылок он оказался в харьковской тюрьме, откуда его выпустили в январе 1924 года, взяв подписку о невыезде. Выйдя из заключения, епископ Онуфрий сразу же обратился с посланием к херсоно-одесской пастве, произнес во время своих частых богослужений множество проповедей, разослал письма, объясняющие суть обновленческого и других расколов. В Харькове в то время жили на положении ссыльных семь архиереев, и хотя ни по возрасту, ни по хиротонии владыка Онуфрий не был старшим, все епископы признали его старшинство.

Удивительное это было время. В небольшом харьковском храме служило семь епископов и около двадцати пяти клириков, верующие стекались туда со всего города, бывало, падали в обморок от духоты. Все остальные городские церкви были заняты обновленцами.

В октябре 1926 года владыку Онуфрия снова арестовали. На этот раз его сразу отправили в Москву, через пару недель предъявили обвинение в контрреволюционной деятельности, и уже в начале ноября Особое совещание при коллегии ОГПУ приговорило его к трем годам ссылки на Урал.

«Какой смысл моего пребывания в селе Кудымкар? — писал оттуда владыка. — Здесь я как бы в расширенной тюрьме. Служить я не могу, проповедовать в храме нельзя; приезжать ко мне не разрешают, стесняют принимать верующих… Почему же Господь это попускает?.. Зачем и другие епископы в узах?.. А между тем неверие усиленно работает, а вместе с ним рука об руку стараются разрушить Церковь Божию, очевидно не веря в ее неодолимость, многочисленные еретики и раскольники…

Не оглядываться мне нужно назад, что было со мною, — оно во мне осталось, а работать нужно Богу и людям здесь, в глухом селе, почти в тюрьме: служитель Христов должен нести свет Христов и в темницы, как это делали апостолы. Сказать слово веры своему случайному собеседнику, приголубить ребенка, открыто исповедовать и защищать свою веру, несмотря на насмешки и гонения неверующих, — все это значит нести свет Христов в окружающую жизнь. Есть и другие дела у меня здесь: в селе Кудымкаре — храм Божий православный, и я имею возможность ходить и молиться в нем. Какое это великое утешение! Могу причащаться Святых Христовых Таин — а что выше и отраднее сего! Здесь, в уединении, вдали от шума, можно больше подумать о душе, о Боге».

Его забота о пастве, о спасении душ человеческих не осталась незамеченной властями: 25 июня 1927 года, в день тезоименитства епископа Онуфрия, у него устроили обыск, арестовали двух его духовных дочерей, приехавших из Харькова навестить владыку, а самому епископу запретили читать и петь в церкви и, немного погодя, переведи его в еще большую глухомань.

Известие о новой церковной смуте — о том, что часть архиереев вышла из подчинения митрополиту Сергию (Страгородскому), застало епископа Онуфрия в деревне Романово. Там его снова арестовали и в октябре 1928 года отправили в Тобольск, а оттуда выслали в Сургут.

Лишенный властями возможности проповедовать в храмах, владыка в Кудымкаре написал 282 статьи на духовные темы, в Тобольске и Сургуте — 61 статью.

Осенью 1929 года он получил разрешение покинуть место ссылки и бесконвойно следовать в Тобольск. Его трехлетняя ссылка формально закончилась, его вызвали в ОГПУ и предложили выбрать место жительства. Владыка выбрал город Старый Оскол в Курской области.

В Старом Осколе большинство городских церквей к тому времени были обновленческими, у тихоновцев оставалось шесть городских и семь пригородных храмов, но служить епископу Онуфрию разрешили только в одном. Епархиальной канцелярии у него не было, и всех посетителей — священнослужителей и мирян — он принимал в небольшой комнатке, где жил. Старооскольцы привыкли, что владыка служит ежедневно, и утром и вечером, и всякий раз проповедует. Прошло не так много времени, и обновленцев в его епархии почти не осталось.

В марте 1933 года епископа Онуфрия очередной раз арестовали, отправили в Воронеж, обвинили в том, что он «всегда окружал себя антисоветским монашествующим элементом и стремился в глазах наиболее фанатичных крестьян из числа верующих показать себя как мученика за православную веру и гонимого за это советской властью» и направили ходатайство о пересмотре его дела. Но оснований для нового дела на тот момент не нашлось, и владыку освободили.

После заключения он был возведен в сан архиепископа и назначен на Курскую кафедру, где из всех храмов ему снова было разрешено служить только в одном, причем, самом маленьком, чтобы как можно меньше людей могло слышать его проповеди. Поездки по епархии для посещения сельских приходов ему были запрещены.

В Курске владыка написал 31 статью на религиозно-богословские темы.

Жил владыка аскетом, никогда не заботился о хлебе насущном, не было у него ни удобств в квартире, ни излишка в одежде, а те деньги, которые давали ему верующие, раздавал нуждающимся. Дома у него постоянно толпились нуждающиеся в помощи и поддержке. Однажды зимой к нему пришел больной, изнуренный голодом пожилой священник, только что освобожденный из тюрьмы. Архиепископ велел приготовить для него баню, дать ему чистое белье, накормил, уложил спать на своей кровати, сам устроившись на кушетке, а утром отдал ему свою новую теплую рясу, которую ему недавно подарили верующие.

23 июля 1935 года архиепископа Онуфрия и служивших с ним в Спасской церкви игумена Мартиниана (Феоктистова), протоиерея Ипполита Красновского, священника Виктора Каракулина, диакона Василия Гнездилова и псаломщика Александра Вязьмина арестовали. Архиепископа обвинили в том, что он слишком часто обращался к верующим с проповедью, благословил совершить несколько постригов в монашество, оказывал материальную помощь нуждающимся, в том числе освободившимся из заключения священнослужителям. Во время обыска у него изъяли выписки из Отцов Церкви, содержание которых было признано контрреволюционным.

20 октября следствие было закончено, в начале декабря архиепископ Онуфрий, игумен Мартиниан (Феоктистов), протоиерей Ипполит Красновский, священник Виктор Каракулин были приговорены к десяти годам лагерей, диакон Василий Гнездилов — к семи годам, а псаломщик Александр Вязьмин — к пяти годам заключения.

Отправили их в Хабаровский край, в Дальлаг, где оказался и епископ Антоний (Панкеев) вместе с осужденными по одному делу с ним клириками. Вот только отец Виктор Каракулин не вынес непосильной лагерной работы и в мае 1937 года заболел и умер. Остальные же работали в поле вместе с другими заключенными, не подозревая, что 30 июля 1937 года НКВД был отдан оперативный приказ № 00447 о «зачистке» мест закдючения.

В феврале 1938 года против архиепископа Онуфрия, епископа Антония, священников Ипполита Красновского, Николая Садовского, Митрофана Вильгельмского, Василия Иванова, Николая Кулакова, Максима Богданова, Михаила Дейнеки, Александра Ерошова, Александра Саульского, Павла Попова, Павла Брянцева, Георгия Богоявленского и псаломщика Михаила Вознесенского и других, находившихся в лагере священно- и церковнослужителей, было начато новое дело.

Был допрошен комендант лагерной зоны, который показал: «Контрреволюционная деятельность указанной группировки выражается в том, что они, будучи почти все отнесены к группе инвалидов… дезорганизуют производство. Кроме этого… открыто собираются группами в палатке и совершают религиозные обряды, поют молитвы… Такие заключенные из бывших представителей Православной Церкви, как Гагалюк… и Панкеев… имеют большую переписку с внешним миром и очень часто получают из разных городов Советского Союза крупные посылки, которыми делятся с остальными священнослужителями…».

В марте 1938 года арестованные были перевезены из лагеря в благовещенскую тюрьму. 17 марта 1938 года тройка НКВД приговорила их к расстрелу. 1 июня 1938 года приговор был приведен в исполнение. Только священник Павел Брянцев избежал общей участи — приговоренный вместе со всеми, он еще до исполнения приговора, 13 мая, умер и, как и остальные мученики, был погребен в безвестной могиле.

ФОМА

«Немного прожито, но много пережито». Памяти священномученика Онуфрия (Гагалюка)