Вторник, 01 Март 2016 15:10 Автор  Константин Мацан

«Утренний развод. Задаю вопросы Евгении Трифоновне. Волнение, тревога, взгляд в точку. Приятно или неприятно — не отследил. Идем поить коров…»

Это не отрывок из авангардистской книги и вовсе не поток сознания. Это — дневник чувств. Такой в реабилитационном центре ведет каждый наркозависимый. 

Реабилитационный центр в деревне Пошитни Псковской области меньше всего похож на больницу и больше всего — на ферму. Здесь нужно вставать рано утром и трудиться — в коровнике, в свинарнике, на огороде и т. д. Но никакой охраны территории и внешней системы контроля нет. Паспорта у воспитанников центра на руках. Хочешь — уезжай, силой никто не держит. Но уезжают — единицы. Большинство приехавших остаются добровольно и свободно. Что за внутренняя причина заставляет людей так смириться?

— Меня зовут Дима, — поздоровался мужчина с добрыми детскими глазами и насмешливым взглядом. — Я консультант по химическим зависимостям.

— То есть Вы врач?

— Я? Не-е-е-т, — загадочно посмеялся консультант. — Кто угодно, только не врач…

— Да? И как же Вы тогда изучали химические зависимости?

Консультант снисходительно улыбнулся:

— Ну, есть много способов…

Реабилитационный центр для наркозависимых «Пошитни» — это один каменный двухэтажный коттедж, где воспитанники спят, и один одноэтажный деревянный домишко, где располагаются кухня, трапезная и молитвенная комната. Это самый край деревни. Если бы реабилитационный центр был огорожен забором, то с одной стороны граничил бы с огородом, с другой — с широким полем, перетекающим в лес. Но забора нет. Единственный охранник — ласковая дворняжка по кличке Лиса. Нестрогие правила предписывают наркозависимым следовать распорядку дня и не пользоваться мобильным телефоном. В остальном — это просто загородное хозяйство.

— Надоело все, — скажет наркозависимый. — Собираю вещи, сваливаю домой…

— Хорошо, — ответит загадочный консультант Дима. — Хочешь уехать — уезжай. Я не могу тебе помешать. Но могу подсказать, где найти силы, чтобы остаться…

Дневник чувств

Наркозависимый Вадим смотрит в свою тетрадь и вслух читает, что написал:

«Утренний развод. Задаю вопросы Евгении Трифоновне. Волнение, тревога, взгляд в точку. Приятно или неприятно — не отследил. Идем поить коров и сено кидать. А очень хочется спать вместо этого — у меня нежелание, сонливость, потею. Лень. Неприятно. Потом лежу, не могу уснуть — у меня воспоминания. Сонливость, ворочаюсь, глаза закрыты. Так и думал, что после этой суеты в коровнике не усну. Смотрю на часы — половина двенадцатого. Нежелание ответственности, неудовлетворение. На кровати тело расслаблено — приятно.

Приехала автолавка с продуктами. Решаем, что, почем и с чем съедим. Волнение. Корова не дает мне ее доить, копытами машет. Тревога, волнение, страх. Тело напряжено. Говорю с Евгенией Трифоновной о пройденном послушании. Ирония, симпатия, смущение. Краснею. Нет замечаний, и меня это радует.

Обед — уха и салат. Съел. Довольство, удовлетворение. Тяжесть в желудке, приятно. Ужин. Узнал, что рыбы жареной не будет — недовольство, удивление. Помотал головой: мол, я так надеялся».

Это не отрывок из авангардистской книги и вовсе не поток сознания. Это — дневник чувств. Такой в реабилитационном центре ведет каждый наркозависимый. Наряду с ежедневными послушаниями вроде работы в коровнике под руководством консультанта по быту Евгении Трифоновны, вести дневник — одна из главных вещей на этом этапе реабилитации.

В дневнике пять граф: «Какое событие произошло»; «Что почувствовал»; «Какими ощущениями отреагировало тело»; «Приятно/неприятно»; «О чем подумал и что сделал впоследствии». Новички в своих дневниках начинают с первых трех граф и постепенно прибавляют остальные, привыкая ежеминутно отслеживать свои чувства и мысли как реакции на все происходящее вокруг. Каждый вечер — между ужином и молитвой на сон грядущий — все воспитанники центра собираются вместе в трапезной и вслух зачитывают дневник за день. Это называется «итоги».

Новичок Петя читает на «итогах» свой дневник. Его текст не похож на дневники других, в нем не чувствуется четкого деления на графы:

«На послушании — небольшой мандраж. Неловкий взгляд на Евгению Трифоновну. Я же с ней еще ни разу не работал. Она сказала переодеваться на огород, сходил за шмотками. Вышел на улицу, Евгения Трифоновна говорит, что я пришел поздно. Засчитала как выходной день.

Пошел прибираться за доверенной мне собакой Лисой. Откидал дрова от будки, сгреб старые кости, повесил посушить подстилку. Хотел сесть писать дневник, прозвучал звонок на обед. В трапезной вкусно и тепло.

Пошел в келью, увидел, что Лиса виляет хвостом, мне сказали, с обеда осталась уха, мол, иди накорми. Отнес уху Лисе, вот она рада была такой вкусняшке. Сходил покурил. Болит голова, хочу спать, хотя много ничего не делал сегодня, давление, наверное, скачет. Сейчас чувствую усталость, грусть, напряжение».

Выслушав Петю, консультант по химическим зависимостям Дима говорит:

— Спасибо. Хочу тебя поддержать. У тебя прозвучала фраза: «Неловкий взгляд на Евгению Трифоновну». Это очень хорошо сказано — легко, емко, лаконично и непринужденно. Это звучит намного более человечно, чем если бы ты написал: «Смотрю на Евгению Трифоновну, чувствую неловкость». Будет здорово, если ты и дальше будешь подавать события таким стилем.

Болезнь замороженных чувств

Есть такой выражение: наркомания — болезнь замороженных чувств. Трезвый человек чувствует много всего — хорошего и плохого. У наркозависимого все это застыло в неподвижности, и чисто физиологически многие чувства атрофированы. Их заместил наркотик.

— А психологически наркозависимые чем-то похожи на детей, — говорит консультант Дима.

Сравнение может показаться чересчур лихим, если не увидеть в ребенке человека, который однажды впервые до боли сжимает кулаки и напрягает скулы, но еще не знает, что это называется злостью, или впервые чувствует тепло в груди и легкость в сердце, но еще не знает, что это называется радостью. И никто еще не успел ему объяснить, что злость нужно сдерживать, а радостью — делиться. Но если в жизнь ребенка это знание постепенно войдет естественным путем, то в жизнь взрослого наркозависимого его приходится внедрять через социально-психологические методы реабилитации. Такой человек отвык замечать свои чувства, потому что отвык чувствовать. Вернуть ему эту привычку — цель ведения дневника.

Для этого в реабилитационном центре каждому выдают специальную «Папку воспитанника». Это подборка методических материалов, на основе которых проходит курс реабилитации. Там, в частности, дается перечень основных положительных и отрицательных качеств, существующих в человеке. Среди положительных: любовь, бодрость, доброта, веселость, сочувствие, смирение, сдержанность, самообладание, искренность, доброжелательность, откровенность, осторожность, умеренность, целеустремленность, честность, четкость, юмор и т. д.

Среди отрицательных: беззаботность, блудливость, болтливость, гневливость, гордыня, жестокость, зависть, мнительность, неблагодарность, ненависть, недоверчивость, трусость, тщеславие, уныние, упрямство, язвительность, эгоизм и т. д. Некоторые наркозависимые поначалу не в состоянии заполнить дневник, если перед ними на столе не лежит такой список.

— Чтобы вести такую жизнь, какую ведет наркоман, надо, чтобы совесть умерла, заглохла и не беспокоила, — говорит консультант Дима. — Поэтому все чувства в какой-то момент и отмирают. И те элементарные вещи, который каждый постигает еще в детстве, наркозависимый, если хочет вылечиться, вынужден заново для себя открывать. Например, то, что когда крадешь — тебе самому становится плохо. А возвращаешь — становится легче. Грубишь маме — тебе самому становится плохо. Извиняешься — становится легче. Но без бумажки-подсказки зависимый просто не знает, какие конкретно чувства испытывает. Если не дать ему дословный перечень чувств и не натаскивать на то, чтобы он их в себе обнаруживал, — он не преодолеет зависимость.

Причем речь идет не только о контроле за негативными эмоциями, но и за тем, чтобы доставать изнутри себя позитивные. Консультант Дима совершенно серьезно рекомендует зависимому Пете корчить самому себе смешные рожицы каждый раз, когда тот проходит мимо зеркала:

— Зеркало — твой большой помощник. Скорчить смешную рожу — значит заставить себя проявить какую-то позитивную эмоцию. То есть увидеть себя другим — живым. Тебе необходимо постепенно привыкать к себе трезвому.

На «итогах» наркозависимый Виталий рассказывает про свой день, он в реабилитационном центре давно, отслеживать чувства привык, и ему разрешено не зачитывать дневник, а просто делиться основными впечатлениями:

— В целом день прошел без негатива. Только под вечер пришел на кухню, хотел домыть посуду, оставшуюся с обеда. А в тазу, который специально оставляют под чистую воду, — какие-то ошметки, сопли от рыбы. И поду­мал: назло, что ли, Вадим, который дежурит по кухне, так сделал? Есть ведь специальный таз для отходов…

— А как ты справился с негативом? — спрашивает Дима. — Ведь тебе, наверное, в тот момент хотелось на всех орать, мол, «что за дела?!»…

— Начал выговаривать Вадиму, а потом смотрю — он, бедный, совсем уставший, замотанный. Подровнялся. Подошел, мы обнялись, и этим все было сказано.

«Подровняться» — это сбалансировать негативные эмоции позитивными. По сути, извиниться и помириться.

Бывших зависимых не бывает?

Наркозависимый Стас работал в Москве продавцом в салоне мобильной связи. Начал употреблять, пытался бросить — решил поменять место жительства. Переехал в Санкт-Петербург, нашел похожую работу — не помогло. Наркотики настигли и тут. Однажды дружок-наркоман (которого на специальном языке называют соупотребителем) оставил его всю ночь лежать на лестнице в подъезде. Утром Стас увидел, что нога почернела — отлежал. Еле дополз до больницы.

У наркозависимых есть такое выражение: «Плаваем мы все по-разному. Тонем — одинаково».

Стас услышал о реабилитационном центре «Пошитни»: мол, в «Пошитни» едут настоящие мужики — те, кто на самом деле хочет выздороветь.

Но мы не поймем перемены, которая происходит в здешних наркозависимых, если решим, будто они, однажды решив сюда приехать, успокоились и теперь уверены, будто наркотики для них — однозначно в прошлом. Нет, они до сих пор сознают, что балансируют на краю пропасти. И то, что никто не держит их в реабилитационном центре силой, — лишнее тому подтверждение. Если злая воля в них возьмет верх — они уедут, и никто не сможет их остановить. И только личная добрая воля заставляет их оставаться, трудиться в коровниках и свинарниках, вести дневник и пытаться научиться жить без наркотика. «Борьба дьявола и Бога в сердце человека» никуда не делась для них даже здесь, где для нормальной жизни созданы все условия и может показаться, будто все самое страшное позади. Можно только сказать, что в тех, кто остается в реабилитационном центре, добрая воля на сегодняшний день побеждает.

Именно «на сегодняшний день». У наркозависимых есть такое выражение: «Наркотики умеют ждать». Это не о том, что надежды на полное выздоровление нет, но о том, что — как гласит другое известное выражение — «бывших наркозависимых не бывает». Даже тому, кто употреблял относительно недолго — менее года — и быстро завязал, отныне всю жизнь предстоит быть начеку. Потому что сорваться теперь можно всегда, даже после сколь угодно длительной завязки.

— Мне сорок три года. Из них я двадцать лет употреб­лял наркотики, — рассказывает Егор.

Он уже давно завершил курс реабилитации и теперь приехал в «Пошитни» как разнорабочий — ремонтирует коттедж. Решив однажды бросить наркотики, Сергей стал посещать регулярные группы анонимных алкоголиков / анонимных наркоманов (AA/AN — международная сеть для поддержки зависимых).

— Пришел на такое собрание — и слышу, как человек говорит: мол, я уже год веду трезвый образ жизни, — вспоминает Егор. — Думаю: ха — рассказывай больше. Год! Ты попробуй неделю вытерпи. Я-то знаю, что такое жизнь наркомана. От пяти до пятнадцати тысяч рублей в день уходило у меня на наркотики. Я фактически работал, чтобы употреблять. На новую работу устраивался — и сразу же начинал присматриваться, как и когда я смогу их обокрасть и смыться. Брат у меня — фотограф, была у него дорогущая профессиональная аппаратура. Так я и его обокрал. Несколько лет я жил в парадной. Никто меня знать не хотел. Одна мама суп носила. Так бы и сдох, если бы не попал на занятия в группах анонимных наркоманов. Я вдруг подумал: ну, раз другие смогли бросить — значит, и я смогу! А потом увидел людей, которые не то что год, а уже пятнадцать лет ведут трезвый образ жизни. И начал что-то понимать, начал исцеляться. И вдруг реально ощутил, что наркомания — болезнь замороженных чувств. На реабилитации познакомился с девушкой — тоже зависимой. Стали пытаться строить отношения — и оказалось, я вообще не умею строить отношения с женщинами. А как — когда чувствовать толком разучился? Но и тут помогают занятия в группах, потому что там люди, которые через все это уже прошли, и мне не надо экспериментировать, я просто иду и спрашиваю: «Скажите, вот проблема — что мне делать?» И люди делятся своим опытом. И так — шаг за шагом — жизнь начинает выстраиваться. Недавно с девушкой ездили в первый в жизни отпуск — как приличные люди. Мама плачет от радости, отец зауважал, брат, которого обокрал, простил и руку жмет. Людям, которые устраивают занятия в группах AA/AN, нужно памятник поставить. Без них я просто пропаду. И я понимаю, что отныне вся жизнь моя будет неразрывно связана с занятиями в этих группах. Потому что кроме тех, кто пятнадцать лет не кололся, я встречал и тех, кто после пятнадцати лет трезвости — срывался. Стоит только расслабиться и подумать: мол, я здоров и больше мне ничего не страшно, как ты попадаешь в зону риска. Наркотики умеют ждать.

Одиночество в свинарнике

Наркозависимый Паша на «итогах» читает свой дневник чувств:

«После того, как запарил комбикорм для свиней, опоздал на собрание. Все меня ждут, смотрят — у меня злость, подозрительность, нервозность, беспокойство. Думаю, чё смотрим-то? Знаю, что вы про меня думаете! А на самом деле все ждут, чтобы я подровнялся — облегчение, сарказм.
Иду кормить свиней. Злость, азарт, торопливость. Сегодня сделаю все так, чтобы было не подкопаться. Убрал у свиней — у всех, кроме одного, лютого Бориса. Довольство собой, подъем духом. Сходил покурил. Подходит Евгения Трифоновна, говорит, мол, почему у Бориса не убрал? У меня — сарказм, разочарование, огорчение. Потому что, говорю, он меня позавчера укусил.

Несу желуди свиноте на десерт. У меня радость — думаю, порадую их желудями. Прихожу, смотрю, Евгения Трифоновна кормит их капустными листами. Даю им желуди, они конечно тут же переключаются на них — удовлетворение, довольство собой, веселость».

Паша — бывший профессиональный футболист. Из-за наркотиков сначала перестал выступать с командой, затем — попрощался с работой в городском комитете спорта. От Паши ушла жена. История с наркотиками началась с героина, после этого Паша прошел реабилитацию. Потом алкоголь — и опять реабилитация. Потом амфетамины — и снова реабилитация. Среди нынешних воспитанников центра «Пошитни» Паша — рекордсмен по числу различных реабилитаций: у него их было семь. Но каждый период трезвости заканчивался срывом.

— Снова возвращаться в больницу после того, как еще недавно ушел оттуда вроде бы здоровым — это удар по самолюбию, — говорит Паша. — Сейчас идет моя седьмая реабилитация, и я понимаю, что она для меня — последняя: либо пан, либо пропал. Либо брошу наркотики, либо умру.

— А как Вы объясняете себе такое количество срывов? — спрашиваю.

— Не только срывов, у меня и передозировка была… Мне до сих кошмары снятся, что я снова сорвался. И во сне думаю: как же так, неужели опять? А потом просыпаюсь — и облегчение. А причина срывов одна — называется «я сам». Мол, я сам справлюсь с зависимостью, мне ничья помощь не нужна. «Я сам» — это значит брать на себя функцию Бога.

Дочитав на «итогах» дневник чувств, Паша рассказывает:

— Свиноферма — одинокое послушание, там все время работаешь один. И вот сегодня вроде много бегал, много всего делал, но все-таки в какой-то момент накатили мысли о наркотиках, появилась тяга… Сам не понял, откуда эта мысль прилетела, откуда-то извне. Начал о доме переживать, грустить. Вспомнил наш вчерашний разговор с Димой. Вспомнил про молитву. Часто бывает такое, что тупо про Бога забываешь. Сам, один в этом всем варишься. И пытаешься как-то эти мысли отогнать, а они не уходят. Но сегодня я помолился, и раз — отпустило. Забыл про наркотики. А потом опять эта мысль прилетает. Почему, думаю? Опять помолился — опять отпустило.

— Понимаешь, мысль о наркотиках не прилетает извне, — комментирует Дима. — Она тут, рядом с нами, сидит в нашей же голове. И возникает она именно в моменты одиночества. Ведь кто все эти годы казался лучшим спутником и другом, кто спасал от одиночества? Наркотик. Поэтому одиночество для нас — это самое опасное состояние. Нам нельзя в нем оставаться. Если чувствуешь, что одиноко — это сигнал тревоги. Нужно срочно найти кого-то из друзей. Или обратиться к Богу — и через молитву, через Его присутствие рядом с тобой перестать чувствовать себя одиноким.

Я обращаю внимание, что загадочный консультант Дима говорит о наркозависимых «мы».

— Я сам в прошлом наркоман, — отвечает теперь уже не-загадочный Дима на мой озадаченный взгляд. — У меня было пять судимостей. Все, чем я могу помочь ребятам, — выстрадано на собственном опыте. Я сам прошел эту реабилитацию. Она дала мне все, что у меня сейчас есть: образование, работу, желанный образ мужчины в себе самом… Невесту, наконец! И веру в Бога…

Кто из нас погибающий

В центре «Пошитни» молятся перед каждой трапезой, а также читают утреннее и вечернее правило. Некоторых воспитанников крестил прямо здесь приезжающий раз в неделю священник. По воскресеньям можно пойти на Литургию в ближайший монастырь.

Воспитанники неуверенно и старательно выговаривают слова молитвы. Читают хором — и синхронно обрубают интонацию в конце каждой строки. В вечернее правило включена специальная молитва преподобному Серафиму Вырицкому, во имя которого назван сам реабилитационный центр, — об избавлении от алкоголизма и наркомании. В этой молитве есть слова: «Помози молящимся тебе рабам Божиим, влекомым в погибель от алкоголя и наркотиков употребления, повреждающих бессмертную душу и тело — храм Духа Святаго… Моли, святый отче наш Серафиме, Владыку Христа, чтобы Он, милосердый, не отверг нас, бессильных и несчастных, которыми овладели страсти употребления алкоголя и наркотиков».

Я слышу эту молитву и понимаю, что для наркозависимого Паши, проходящего свою седьмую и последнюю реабилитацию, как и для многих его соратников по реабилитационному центру, слова о Боге и молитва об исцелении — не просто красивая мораль, как для многих из нас, здоровых. Молиться и быть с Богом или не молиться и забыть о Боге — для Паши это не умозрительный выбор между двумя философиями. Это выбор между жизнью и смертью в самом прямом смысле этих слов. Если я молюсь и я с Богом — значит, я держусь и не срываюсь. Если я не молюсь и я не с Богом — значит, я срываюсь и снова начинаю употреблять. И умираю. Чисто физически.

В этом плане такой наркозависимый, пытающийся исцелиться, — это для меня пример для подражания. Ведь я вроде знаю, что, если хочешь, чтобы Христос стал для тебя Спасителем, нужно сначала осознать самого себя погибающим. Но для меня — здорового и верующего — эти слова часто отдают отвлеченной метафизикой. Ну да, я, конечно, как бы грешный и как бы от своих же грехов погибающий — но в целом-то все окей: я не-самый-плохой-на-свете-человек, жизнь идет своим чередом, я хожу на службы, исповедуюсь, причащаюсь, но если я вдруг перестану все это делать — неужели потолок обвалится и меня не станет?

Но у наркозависимого, пытающегося исцелиться, — совсем другой взгляд на мир. И нерв совсем другой. И ставки совсем другие. Он сознает себя действительно погибающим в повседневном, бытовом, химическом, физиологическом и каком еще угодно плане. И оттого молится Христу Спасителю, в Котором его единственная реальная надежда на реальное спасение от реальной смерти.

А ежеминутно отслеживать свои чувства, как это делают наркозависимые в своих дневниках, — разве не к этому по сути призван любой христианин, если хочет, как принято говорить, содержать свое сердце в чистоте перед Богом?

В «Папке воспитанника» есть памятка под названием «Признаки срыва», среди которых такие симптомы: «Я начинаю строить нереальные и бессистемные планы», «Я живу «там и тогда»», «Мои проблемы кажутся мне неразрешимыми», «Я жажду счастья, но не знаю, в чем оно заключается», «Меня начинают раздражать друзья и родственники». А есть памятка «Рекомендации по предотвращению срыва», где, в частности, написано: «Задумайся о том, что будешь себя потом казнить и ненавидеть», «Подумай о тех, кого ты любишь», «Помой машину, пол или окна в доме, почини что-нибудь», «Подумай, что Бог смотрит на тебя и ждет, что ты скажешь «нет»».

А вам не кажется, что это актуально в огромном количестве жизненных ситуаций — и не только для тех, кто борется с тягой к наркотику.

Человека спасает не фонд, а Бог

Елена Рыдалевская, исполнительный директор благотворительного фонда «Диакония», Санкт-Петербург

В начале 2000-х у нас был подопечный, который за время реабилитации очень искренне и глубоко обратился к Богу, переживал настоящее покаянное чувство. После окончания нашего курса ему предстояло вернуться обратно домой, но денег на дорогу не было. Он очень стеснялся писать маме-пенсионерке и просить денег у нее. У фонда ресурсов в тот момент тоже не оказалось. Что делать, мы не знали. Незадолго до планируемого отъезда он попросил устроить ему экскурсию по святыням Санкт-Петербурга. Мы приехали в Александро-Невскую Лавру, я показывала ему в том числе икону Божьей Матери «Скоропослушница» и рассказывала, что, как полагают многие, перед этой иконой молятся в ожидании скорого исполнения просимого. Он остался молиться, а я вышла на улицу. И тут ко мне подходит мужчина, и по тому, как он начинает говорить, становится ясно, что он иностранец, который весьма неплохо владеет русским. Оказалось, он, немец, давно и всерьез интересуется Россией и Православием и каждый год приезжает сюда в паломнические поездки. «Я видел, что молодой человек, который с Вами пришел, вставал на колени перед иконой и молился, — говорит немец. — Во мне это вызывает очень теплые чувства, очень хорошо, что в Церкви становится все больше и больше молодых людей. Я также знаю, что большинство в России живет небогато и хотел бы пожертвовать кое-какие деньги. Вот возьмите». В это время подошел мой подопечный, и иностранец все пересказал ему. И мне, и моему воспитаннику было, конечно, неловко. Но при этом я видела, что человек очень искренне предлагал нам деньги, ему от души хотелось просто сделать что-то хорошее другим. Словом, деньги мы взяли, и когда посмотрели сколько — оказалось, что это ровно та сумма, которая была необходима на билет домой.

Самая большая радость для меня, как для руководителя фонда, — видеть, как человек, который пришел к нам в деградированном состоянии, меняется. Как правило, такой человек по жизни талантлив, но из-за наркотика на его таланте долгое время паразитировало зло. Человек, высшее разумное существо, становится рабом маленького цветочка — опиумного мака. Но этот цветочек в данном случае — проводник лукавого. И человек становится талантлив демонически. В нем просыпается феноменальная прозорливость — например, где достать деньги. Он как будто предчувствует, что за углом кто-то только что потерял золотые часы. Он моментально сканирует каждого, с кем разговаривает, и тут же шестым чувством понимает, на какие болевые точки нужно надавить в беседе. Но когда наркозависимый от своего недуга освобождается, его энергия, его таланты начинают развиваться в совершенно другую сторону. Что может быть радостнее, чем наблюдать, как бывшие зависимые создают семью и на их лицах читается ответственность и забота о том, чтобы их детей не коснулось то, через что они сами себя протащили.

То, что мы в фонде по своей немощи или неразумию не доделаем, покрывается милостью Божьей. И это для меня — самое главное. В сознании людей, которые работают в православном фонде, всегда есть место мыслям о Боге. Поэтому мы стараемся делать все, что от нас зависит на уровне реабилитации и создания условий для спасения, но спасаем ребят не мы, спасает их — Бог.

Фото Владимира Ештокина