ИВАН ИВАНОВИЧ ВСЮ СВОЮ СОЗНАТЕЛЬНУЮ ЖИЗНЬ БЫЛ «СОЧУВСТВУЮЩИМ». Как это, спросите? Ну, старшее-то поколение должно помнить, что это за категория такая — «сочувствующие» (многие, чай, сами в таких числились). А кто не знает, постараюсь объяснить — так, попросту. «Сочувствующий» — это тот, кто всегда «за!» и никогда «против». Особенно, когда речь идет, к примеру… о генеральной линии партии. Когда она, естественно, существовала — и линия, и сама партия. То есть, человечек этот — «сочувствующий» — он завсегда поддерживает большинство и вместе с ним старательно топчет всякое меньшинство. Но при этом никогда не лезет в первые ряды этого самого большинства. Понятно изъяснил? Ну, в общем-целом, это тот, кого калачом в гущу событий не заманишь — но он всегда рядышком следует, параллельным курсом. В струе, так сказать, держится. И всегда готов к переменам!

Совет отца

Как это, спросите вы, на практике выглядит? Извольте — покажу. Первые годы Советской власти помните? Нет-нет, я в смысле — по фильмам, по книгам, по воспоминаниям разным… Так вот, к примеру — надвигается на простого оробевшего человека комиссар в кожаной тужурке, с маузером на боку, и грозно спрашивает:

— А ну скажи-ка мне, товарищ, ты — коммунист?

Человечек поначалу пугается и отвечает правду: нет, мол, не коммунист — недостоин. «Что-о?» — брови у комиссара к переносице грозно сходятся, а рука уже кобуру с маузером лапает. И тут человечек с перепугу соображает быстро и выпаливает:

— Никак нет… не коммунист пока, но — сочувствующий!

— А-а… — тянет грозный комиссар, смягчаясь. — Сочувствующий? Что ж, это ничего… Это можно!

И кобуру лапать перестает — все ж таки не враг перед ним, не «контра». А человечек вздыхает про себя облегченно — фу ты, пронесло… Нашел-таки выход! Оказывается, можно и не лезть особо во власть-то (вдруг переменится еще?) — а «сочувствовать» ей потихонечку, со стороны. Оно, глядишь, и ладно будет…

Папаша у Ивана Ивановича — Иван Петрович — тоже всю жизнь в «сочувствующих» проходил. Многим ему сочувствовать пришлось — и царю-батюшке, и Временному пра¬вительству, и, конечно, большевикам. И сыну он такое наставление дал, вроде заповеди:

— Ты, Ванюшка, никогда в самое пекло не лезь! Быстро крылышки опалить можно… А ходи завсегда рядышком — «сочувствующий», дескать, и все! И взятки с меня гладки… Как почуешь — кто, стал быть, верх забирает, в силу входит — немедля к нему примазывайся и «сочувствующим» становись! Понял ли?

— Понял, батя! — бодро Ванюша ответил. Он и вправду понял все, вот только слово это отцовское — «примазывайся» — не особо ему по нраву пришлось. Ну, да это ничего — привык вскорости…

«Сочувствую партии»

В школе Ванюшка все больше к отличникам «примазывался» — чтоб в учебе подтягивали. Но и к хулиганам тоже успевал — ясно дело, чтоб не били. Но вот подрос Ванюшка, Иваном Ивановичем стал. У самого детки появились, после и внучата — все, как у людей. И ведь так выучился наш герой «нос по ветру» держать — любо-дорого! В основном жизнь-то его в так называемые «застойные» годы протекала — при «руководящей и направляющей роли». Тогда еще лозунг был: «Высшая цель партии — благо народа!» Его, правда, злые языки переиначили: «Высшая цель народа — благо партии!» Но на то они и злые, эти языки. Иван Иванович с такими не водился — не то, глядишь, «загремишь под фанфары»…

Нет, конечно, от коллектива он тоже не отрывался — мог иногда и подхихикнуть со всеми, под анекдотик остренький. Но чтоб громко, во весь голос (как некоторые сорвиголовы), да против властей — этого ни-ни! Эти головы-то докричались, между прочим: кого в солнечную Сибирь законопатили, а кого и вовсе из страны вон…

Но вот и кончилось оно — время «руководящей и направляющей роли». Перестройка грянула, вместе с гласностью! Начал народ потихоньку (а кто и громко, на всю страну) партбилеты свои сдавать. А Иван-то Иванович рад-радешенек: ему и сдавать нечего, и отрекаться не от чего — красота! Вот она, выгода-то где — «сочувствующим» быть!

Однако, что ж теперь делать-то? Да очень просто — перестройке «сочувствовать», гласности да новому мышлению! И продолжил Иван Иванович линию свою — снова нос туда повернул, куда новым ветром подуло. Но вот тут-то и выскочила проблемка — да с того боку, откуда и не ждал…

«Не верю, но и не против…»

Вместе с «руководящей и направляющей» кончились и безбожные времена. Опомнился народ: батюшки, как же это мы умудрились семьдесят лет да без Бога прожить? Все порывались рай на земле построить, под названием «коммунизм». Да вместо рая в такое, извините, вляпались… И поделом: думать надо, причем головой: мыслимое ли дело — чтобы рай, да без Бога, без Создателя? То-то и есть — глупость несусветная…

Стали люди в себя приходить — к Богу вместо спины лицом оборачиваться. Храмы возводиться начали, народ в них потек — сначала ручейком, а после и рекой полноводной… Колокола зазвонили призывно — эй, люди, проснитесь от спячки многолетней! К Господу Богу поспешайте!

Так вот, разбередили эти колокола и душу нашего Ивана Ивановича. Нет, не подумайте — верующим становиться он вовсе не собирался. Вспомнил папины наставления, да и свою жизнь, прожитую почти… Раньше «Слава КПСС!» горланил — ладно. Сейчас, конечно, можно и акафисты попеть — только вместе с народом, не высовываясь. «Алли-луйя!» и все такое… А ну как власть обратно переменится? Тогда эта «аллилуйя» боком выйти может… Ага, скажут — верующий? Ступай-ка, голубчик, на скорую расправу… Оборони, Господь!

Так и решил Иван Иванович свою беспроигрышную линию дальше гнуть. И, коли спросят — верующий ли ты, дескать? — отвечать примерно так:

— Да не то, чтобы верующий… Но и против ничего не имею — сочувствующий…

Тем и успокоил Иван Иванович душу свою, колоколами малость потревоженную. И так ему снова хорошо и уютно стало! Однако, правило себе строгое завел: чтоб, значит, раз в году, на Пасху — непременно в храм! И на семейство узы наложил: чтоб на Пасху все как положено — и кулич, и яйца-крашенки! Вместо прежних красных флагов, значит…

А тут и Смерть с косой

Так вот и жил-поживал наш Иван Иванович, душою не терзаясь — «сочувствующим». Однако, долго ли, коротко — вышли года его земные: пора, стало быть, помирать. Смерть у него легкая была: видать, тоже с сочувствием к Ивану Ивановичу отнеслась. Заснул как-то вечером спокойненько, а тут она за ним и явилась. Дряхлая такая старушенция с косой — он ее сразу признал.

— Куда, — говорит, — ты меня, смертушка?

Она и скрипит ему в ответ:

— Знамо куда — в преисподнюю! Куда ж еще? Давай-кось, сбирайся живей — у меня без тебя грешников хватает…

Надо сказать, такой оборот Ивана Ивановича никак не устроил:

— Как, говорит — в преисподнюю? Ты что, старая — белены объелась? Я что тебе — убивец какой или ворюга? Тоже выдумала!

А старуха знай свое — тянет его по назначению. Возвел тут очи свои Иван Иванович к небу и видит: стоит над ним, на облаке, Ангел Божий и жалостно так на него смотрит… И взмолился тут Иван Иванович, и возопил:

— Ангел, миленький — да как же так? Я ж всю жизнь сочувствующим был, при любой власти! Вот и против религии — тоже ничего не имел! Даже на Пасху в храм похаживал — или не записано там у вас, в небесах-то?

Вздохнул Ангел с грустью и так ответствовал:

— Все у нас там, Иван, записано, все учтено… Только вот насчет сочувствующих ничего у нас нету — ни полстрочки! А есть вот что: «Никто не может служить двум господам…» И еще вот что: «Кто не со Мною, тот против Меня…» (Мф. 12:30). Так что я тебе, Иван, очень сочувствую — да ничем помочь не смогу… Увы! Господу Богу «сочувствующие» без надобности — Ему верующие нужны…

И восшел Ангел к себе на небеса. А Ивана Ивановича, как он ни упирался, совсем в другую сторону повлекли — в противоположную. В компанию, стало быть, к другим сочувствующим…

От автора. Говорят, что теперь слово такое — «сочувствующий» — из употребления вышло. Вместо него новое появилось, короткое — БМВ. Нет, машина немецкая, дорогая да красивая, тут вовсе ни при чем. Просто БМВ — значит Более-Менее Верующий. Между прочим, тоже позиция удобная…

Андрей МАЕРШИН