ВИКТОР ПЕТРОВИЧ АСТАФЬЕВ во время рыбалки на Енисее. СНИМОК ПУБЛИКУЕТСЯ ВПЕРВЫЕ

КАКИХ ТОЛЬКО НЕВЕРОЯТНЫХ ВСТРЕЧ НЕ ПРЕПОДНОСИТ ЖИЗНЬ! Порою кажется, случайность — аж самому не верится! Но если глубоко вдуматься, то невольно вспоминаешь слова Всевышнего, сказанные через пророка Исаию: «Мои мысли — не ваши мысли, Мои пути — не ваши пути». И действительно, ты берешь билет, скажем, на авиалайнер в сторону Архангельска, а Господь приземляет тебя где-то в Астрахани. Зачем? Значит, Ему так понадобилось. На все воля Божия! Надеюсь, читатель, и с вами такое бывало. Иногда Бог через это бережет нас от опасности, беды, в другой раз даст встречу с человеком, с которым мы вовсе незнакомы, но почли бы за счастье встретиться. Всего несколько минут краткого разговора, а какой след оставит он в нашей жизни! Так вот и со мной такая встреча была.

Как мы попали в Красноярск

Хоть это было давным-давно, но эта встреча до сих пор стоит перед глазами, как будто вчера это случилось. Я в те годы тесно сошелся с замечательным композитором-народником, мы написали с ним немало песен, с которыми разъезжали по стране, давая авторские концерты. Неизменно нас сопровождала группа солистов Ленэстрады, которые звонко пели под баян. В те годы гармонь публика еще слушала с удовольствием. На сей раз мы взяли билеты на Кузбасс, решили встретиться с шахтерами.

И вот мы в полете. День подходит к концу. Дорога долгая, многочасовая. Мы уснули. Сколько часов проспали, уже не помню. Очнулись, когда стюардесса громко объявила, что наш самолет прибывает в… Красноярск!!! Как же так, при чем тут Красноярск? Оказалось: погода неожиданно стала нелетной и пришлось сменить курс. Делать нечего, мы окунулись в темную сибирскую ночь. Ночь была осенняя, промозглая. Салон велено покинуть. А куда пойти: может, в здание аэропорта или в гостиницу? Но наша администраторша от гостиницы отказалась.

— При чем тут Красноярск? — вздохнула она. — Нам командировки выписаны в Кузбасс. А оплачивать за Красноярск кто будет? Дядя?!

«Присаживайтесь, буду рад…»

Делать нечего, пошли в аэропорт. А там «пострадавших» тьма-тьмущая. Люди даже на полу заночевали, подложив под себя пальто или телогрейку. «Господи, — взмолился я, — дай хоть немного в себя прийти, а то уже и на ногах не стою». Какой-то мужчина перед самым моим носом поднялся с места:

— Ну, дорогой Виктор Петрович, я, пожалуй, буду собираться, а то мой Гришка, водитель грузовика, ждет — не дождется. А до нашей с вами Овсянки, вы и сами хорошо знаете, ехать и ехать по грязной дороге!

— О чем речь, Геннадий Никандрович? Спасибо, что довезли.

— А вам счастливо до Москвы добраться. Надеюсь, что погода в скором времени прояснится.

Они обнялись, как старые друзья, и на этом расстались. А я, не теряя времени, тут же попросил Виктора Петровича чуточку подвинуться, и разрешения присесть, а то уже после дальней дороги чуть ли не падаю.

— Сделайте милость, присаживайтесь, — чуть приподнялся мой сосед по скамейке. — Я только буду рад вам.

Уже начинало светать, он оглянулся на меня, и я отчетливо разглядел его лицо. Даже вздрогнул от неожиданности: Господи, да никак это он сам! Я сразу узнал его, хотя мы были незнакомы. Дело в том, что я только что прочитал его замечательную книгу «Царь-Рыба», о которой так много говорили и писали в литературных кругах. Книга была на редкость актуальная, удивительно правдивая, острая по сюжету, а главное — талантливая. Чувствовалось, что автор ее — большой, крупный писатель. Боже, неужто это он сам — Виктор Астафьев, писатель земли русской, которого еще при жизни можно смело назвать классиком? Да, это был, безусловно, он! Он мог бы жить в Москве, в роскошных апартаментах, а проживал в маленьком поселке Овсянка на самом берегу Енисея. Так же, как и другие его друзья и коллеги, жившие не в стольном граде, а в провинции, хотя популярность и слава их была на всю страну. Они явно шли вслед за Солженицыным, несмотря на весь произвол Советской власти. Писали не казенные книги, а духовные, заставляя нас задуматься над вечными вопросами бытия, о правде и справедливости, об истинном величии человека, о смысле его земного предначертания, о нравственности. И хотя о Боге было категорически запрещено писать, даже мельком упоминать о Нем, Бог Сам незримо присутствовал в их произведениях, входил в души читателей.

«Пусть будет фотография без подписи!»

— Простите, — чуть ли не запинаясь, робким голосом спросил я, — вы случайно не Виктор Петрович Астафьев?

Он невольно вздрогнул, повернулся ко мне и широко улыбнулся:

— Он самый! А как вы меня узнали? Мы ведь с вами вроде ни разу и не встречались. Вы, похоже, не местный.

— А я недавно вашу «Царь-Рыбу» прочитал. А там ваш портрет. Он легко запоминается.

— Удивительно, — еще раз приветливо улыбнулся Астафьев. — Бывают же чудеса на свете. У вас отличная память. Ну, уж коли встретились, так давайте знакомиться. Вас каким ветром сюда занесло?

Пришлось вкратце рассказывать о себе. Лечу, мол, с концертной бригадой к шахтерам. Да вот не повезло, вынуждены были с курса свернуть. Впрочем, нет, еще как повезло! Бог дал мне хоть и краткую встречу, но с вами, писателем, которого я очень почитаю.

— А вы сами, выходит, артист. А какого жанра?

— Да нет, я молодой поэт. Пробую свои силы. Сейчас в песенном жанре. А еще пишу о блокаде, где прошел, будучи шестилетним мальчишкой, все муки ада каким-то образом.

— Бог помог! — убежденно сказал Астафьев.

— Он Сам! Мама молилась, и Он нас спас!

— И меня тоже во время войны спас, — поддержал Астафьев. — А поскольку Бог любит исключительно правду, от Него скрывать ничего не надо, Он и так все про нас знает. Хоть мы и победили в этой войне, скажу со всей прямотой, хоть мы с великим трудом вырвали победу, благодаря нашей российской косточке, но сколько миллионов погибли, чуть ли не всю армию загубили! И нечего сваливать на одних фашистов, сами постарались, людей ни во что не ставили, чуть ли не по трупам до самого Берлина дошли. Ничего скрывать не намерен: все бездарное руководство хочу вывести на чистую воду. Вот сейчас я уже приступаю к этой многотомной задуманной книге. Ее, конечно, не пропустят, об этом нечего и говорить. Но пусть полежит до поры до времени. Я уверен, что такое время придет. Кстати, о Боге. Я все-таки изловчился порой обводить цензуру вокруг пальца. Вот приедете домой, откройте последнюю главу «Царь-Рыбы», прочтите последнюю страничку. Там не мои слова, а полностью воспроизведен кусок из Библии дословно. Наша невежественная цензура проморгала.

— Дорогой Виктор Петрович! — набрался я наконец храбрости. — А вы бы не могли мне какую-нибудь книжку дать на память с автографом? Я бы ее до самой смерти сберег.

Он полез в боковой карман и вынул оттуда портмоне, где лежал небольшой снимок: на нем сам Астафьев сидит в лодке со спиннингом. На снимке увесистая щука.

— Вот вам на память о нашей встрече. Держите!

Я дрожащими руками взял фотографию, которую мне Сам Бог преподнес в подарок.

— А автограф?

Он на минуту задумался, потом решительно сказал:

— Не обижайтесь, пожалуйста, но писать не стану. Пусть фотография хранится у вас без моей подписи. Вы показывайте снимок своим друзьям и знакомым. Кто угадает меня, значит, читал. Ну, а на нет и суда нет.

Валерий ШУМИЛИН