Пятница, 17 Январь 2014 12:21 Автор  Марина Журинская Диего Веласкес. Христос в доме Марфы и Марии. Около 1618 г. Фрагмент

После того как 12 апостолов благополучно вернулись, выполнив порученную миссию, Господь посылает на проповедь 70 учеников. 

Глава Лк 10 по объему невелика, но в ней сообщается о Христе много драгоценных и просто интересных сведений. Для нас здесь кроется еще один повод для того, чтобы не считать информацию, повторяющуюся в разных Евангелиях, избыточной. Напротив, если Евангелисты сообщают о чем-то неоднократно, значит, считают это чрезвычайно важным.

После того как 12 апостолов благополучно вернулись, выполнив порученную миссию, Господь посылает на проповедь 70 учеников. Среди них был и Иаков, Брат Господень – совершено замечательный человек, олицетворявший всю ветхозаветную праведность и глубочайшим образом воспринявший Новый Завет, верность которому сохранил до своей мученической кончины. Да и сам евангелист Лука тоже был Апостолом из числа этих 70-ти. Не случайно напутствие им он приводит в таком полном виде. Отметим, что оно чрезвычайно близко по содержанию с напутствием, данным 12-ти:

«Жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал деятелей на жатву Свою. Идите! Я посылаю вас, как агнцев среди волков». Замечательные образы, всецело связанные с сельским образом жизни, – но и нам они понятны. Господин жатвы – Он же и Сеятель; это Господь, Творец мироздания. Он насадил род человеческий, взрастил его и хочет получить урожай – созревших во благе и для добра праведников, способных стать народом Божиим и общаться с Ним в Его Царстве. И эта жатва – весь род человеческий, так что нужно очень много верных учеников Христовых, чтобы Его слова дошли до всех – и без искажения. Апостолам следует оставить всякие мысли о том, кто из них главнее, всякое соперничество и даже (и в особенности) всякую кастовую замкнутость, побороть страшный соблазн, никогда почти не оставляющий людей праведных и благочестивых – чувство собственной исключительности – и не только нести свет истины, но и молиться о том, чтобы число «делателей» умножалось. Потому что сыны тьмы не оставляют своих козней и лукавством заставляют людей служить себе, и отвращают их от Бога. Во все времена благовестие было делом не только трудным, но и опасным – и сколь точен образ овец среди волков! Овцы не отращивают себе клыки и когти, не устраивают профилактических зачисток: их дело – обороняться, укрепляясь молитвой и дружеской сплоченностью. Снова и снова вспоминаем первый признак христиан для внешних: «любовь между собою» (Ин 13:35). Известно, что стадо обороняется от волчьей стаи тем, что собирается тесным кругом, слабые – в середине, крепкие – по краям, лицом к опасности. И бывает, что волки трусят и убегают, поджав хвосты…

Вот вспомнилось, что когда я была сильно моложе, у нас было в ходу слово «незащищенный». Это совсем не то, что «беззащитный», отнюдь нет, это когда у человека на лице не написано «меня голыми руками не возьмешь», а написано нечто противоположное. А сейчас бывает… эх, что уж тут вспоминать.

Образ нежных овец среди волков укрепляется и полной бедностью посланцев: «Не берите ни мешка, ни сумЫ, ни обуви и никого в дороге не приветствуйте. В какой дом войдете, сперва говорите: мир дому сему; и если будет там сын мира, то почиет на нем мир ваш, а если нет, то к вам возвратится. В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть, ибо трудящийся достоин награды за труды свои; не переходите из дома в дом. И если придёте в какой город и примут вас, ешьте, что вам предложат, и исцеляйте находящихся в нём больных, и говорите им: приблизилось к вам Царствие Божие». Здесь можно заметить, как представляется, призыв к определенной целеустремленности (выше говорится, что Христос послал учеников туда, куда сам хотел идти), потому что дорожное приветствие может привести к беседе, беседа – к приглашению и т. д. Кроме того, предписаны непритязательность и неприхотливость. Но вот на что нужно, наверное, обратить внимание: приветливость умножает мир среди людей мира, но и с иными следует быть приветливыми, потому что если они недостойны приветствия, то вы его не утратите: «к вам возвратится». Как это не похоже на нашу почти повсеместную угрюмость…

«Если же придете в какой город и не примут вас, то, выйдя на улицу, скажите: и прах, прилипший к нам от вашего города, отрясаем вам; однако ж знайте, что приблизилось к вам Царствие Божие. Сказываю вам, что Содому в день оный будет отраднее, нежели городу тому. Горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида! ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они, сидя во вретище и пепле, покаялись; но и Тиру и Сидону отраднее будет на суде, нежели вам. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься. Слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается; а отвергающийся Меня отвергается Пославшего Меня». Здесь важно то, что и отрясая прах, Апостолы обязаны возвестить приближение Царствия Божия. Но если для верных это – радостное обетование, то для отпавших – провозвещение неотвратимого ужаса. Ну, вроде как конец света для наших современников. Хоразин, Вифсаида и Капернаум отвергли проповедь Христа и Его чудеса, поэтому им сулится горькая участь. Тир и Сидон упоминаются как центры пышно торжествующего язычества, за которыми тем не менее признается способность к покаянию, – в самом деле, покаялась же Ниневия от проповеди пророка! А получается подчас, что формально верные Единому Богу коснеют в нераскаянности; язычники были бы им хорошим примером, но они, ослепленные гордыней и высокомерием, до язычников не снисходят.

Но вот возвращаются 70 и радуются тому, что и бесы им повинуются о имени Господнем. И как же замечательно говорит Христос: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию». Разумеется, видел Он это как Второе Лицо Пресвятой Троицы, как Ангел Великого Совета. Какое блестящее свидетельство Богочеловечности Христа! Тем более что Он, развивая в словах Свой сверхприродный опыт, продолжает: «Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам; однако ж тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах». Вот настоящая иерархия ценностей: вечная жизнь в Боге несравненно дороже любых знамений и чудес, не говоря уже об оккультных опытах. Увы, именно они до сих пор привлекают к себе многих и многих.

Не может не привлечь внимания способность Господа радоваться, да так, что Его радость наполняет небо и землю. Вот 70 принесли ему радость – и Он увлекся мыслью к победе над сатаной, которая была некогда явлена и будет распространена в будущем. Сколько радости звучит в обещании власти наступать на ядовитых тварей и на всю вражью силу! Но выше ее – радость вечного спасения тех, кто близок и дорог, и это уже радость, от которой воспаряет дух – и Иисус обращается к Отцу: «Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было твое благоволение». А ученикам Он сказал: «Всё предано Мне Отцем Моим; и кто есть Сын, не знает никто, кроме Отца, и кто есть Отец, не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть». Вот она, великая цель Боговоплощения: не только восстановить падший мир и избавить человечество от последствий грехопадения, но и явить миру Бога! И так понятно то, что в этой великой радости, охватывающей мир видимый и невидимый, Христос и за учеников радуется: «Блаженны очи, видящие то, что вы видите! ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать то, что вы слышите, и не слышали».

Вот именно этой радости нам и не хватает, а вовсе не внешних статусов наибольшего благоприятствования. Среди ныне живущих я знаю одну женщину, сильно старше меня, которая по старой привычке описывает посещение храма не в терминах физической нагрузки («ходили», «стояли»), а в терминах конечной цели: «пребывали с Господом». Ну, еще и храм такой, где тем, кто не очень скор на ногу, между утренней и вечерней службами можно посидеть, попить чаю с необременительной едой, почитать Псалтирь, Триодь, Октоих, Жития и другие книги такого же рода… Вот такая вера, включающая и понимание Богоприсутствия, понимание того, что Господь с нами – если только мы с Ним.

После этой головокружительно радостной сцены продолжаются попытки победить Христа в словесных турнирах. Законник спрашивает Его, что ему делать, чтобы наследовать жизнь вечную. Поскольку законника полезно вернуть на привычную ему почву, Спаситель говорит: «В законе что написано? как читаешь?». Законник ответил, как и подобает, о любви к Богу и ближнему», и услышал: «Правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить». Казалось бы, спокойный, даже доброжелательный ответ; но неспокойная совесть законника велит ему «оправдать себя», – не покаянием, этого он не умеет, а вопросом, который, как он считает, поставит в тупик этого галилейского Учителя: «А кто мой ближний?». Здесь явно слышится азартное предвкушение долгих словесных хитросплетений. Но вместо этого звучит так хорошо знакомая нам притча о милосердном самарянине:

«Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: «Позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?». Законник сказал, что оказавший милость, а Иисус ему на это: «Иди, и ты поступай так же».

Можно отметить, что основное для решения своей «проблемы», как принято сейчас говорить, законник сказал сам. Но все его «законнические» познания не помогают ему в основном: в определении его места в мире и его отношения к миру. И Христос не поучает его; Он дает ему пищу для ума, которая, будучи правильно усвоена, способна напитать душу. Одна выразительная деталь подсказывает, что этого человека Иисус считает больным, а Свою притчу рассматривает как целебную: исцеленным Он часто говорит «иди и впредь не греши» (впрочем, и спасенной Им прелюбодейке Он сказал то же самое), и вот законнику говорит: «Иди, и ты поступай так же». То есть будь милосерден, и к тебе будут милосердны и так утвердится Царство. Можно еще заметить, что грех приравнивается к болезни, и если подумать, то это так и есть: умирают-то люди именно вследствие первородного греха! Но вот другой закономерности Христос не признает, а именно что болезнь возникает как расплата за грех. Об этом прямым текстом сказано в Евангелии от Иоанна, так что не будем предвосхищать события. Но как же любят «добрые» люди всякую болезнь (и всякое горе, и несчастные случаи) с непререкаемым апломбом объявлять расплатой за грех! Конечно, они тем самым творят много зла; ко мне однажды привели женщину, которая от ужаса была совершенно белой и почти не могла говорить: она решила со своей бедой обратиться в церковь, но сведущие люди ее до батюшки просто не допустили, а перехватили по пути, допросили и объявили, что детей у нее нет потому, что они с мужем не венчаны. Я сказала бедняге, что Китай и Индия от малолюдства не страдают. Тут она задышала и мы спокойно поговорили о том, как кротко, терпеливо, без агитационного запала и скандалов, а напротив, приветливо уговорить мужа повенчаться. А бесплодие исследовать и лечить – само собой. Но больше всего мне жаль этих самых жриц правопорядка – потому что сами-то они живут в таком сером безрадостном мире, что их убедить в том, что Господь благ, вряд ли возможно.

И вот – последний эпизод этой главы, Христос у Марфы и Марии; Марфа готовит «большое угощение», Мария слушает слова Спасителя. Марфа сочла это несправедливым и попросила Христа, чтобы Он отослал Марию на помощь сестре. И услышала: «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё». При разборе этого эпизода, как представляется, происходит некоторое смещение акцентов: те, кто склонен к деятельности, бросаются оправдывать Марфу, те, кто к созерцательности – Марию. А почему бы нам не поставить в центр рассмотрения Христа?

Вот подумаем: мог ли бы Он отослать Марию? – да никогда; благовествование было наполнением Его земной жизни. А сказать Марфе, что зря она так ожесточилась, Он тоже не мог, потому что жалел ее и ценил ее усилия – не потому что они были направлены на то, чтобы Ему угодить, а потому что она была щедрой, гостеприимной, радушной, а это вовсе не плохие качества. И тем более не мог Он сказать, чтобы она бросила эту свою суету и присоединилась к сестре, потому что это тоже было бы для нее оскорбительно. Но ведь и Мария претерпела: она в сущности получила довольно резкое замечание от старшей сестры. И вот, Христос говорит обеим в сущности о свободе выбора: Марфа сама выбрала занятие для себя, и пресекать ее – значит пресекать ее свободу воли. Что выбрала, то и выбрала, и греха в ее выборе нет. Выбор же Марии был благ, и не может у нее отняться.

Так давайте же читать этот эпизод не для того чтобы снова и снова увязать в ожесточенных и бесплодных спорах о том, кто из сестер подлежит нашему осуждению, а для того чтобы учиться у Христа именно не-осуждению. Представляется, что Марфа и Мария прекрасно иллюстрируют известный тезис Блаженного Августина о границах расхождений среди христиан: обе они любят Господа, обе едины в стремлении почтить Учителя, но только одна – угощением, а другая – своим вниманием.

Остается только пожелать, чтобы Марфы и Марии были взаимно снисходительны – в воспоминание о Господе нашем Иисусе Христе.

ФОМА