ОН ВЫЖИЛ С ВЕРОЙ ВО ХРИСТА. ЕГО ВЫХОДИЛА ЧЕЧЕНСКАЯ ДЕВУШКА, СТАВШАЯ ХРИСТИАНКОЙ, И ОСВОБОДИЛИ ПРОСТЫЕ РУССКИЕ ПАРНИ

В 1995 ГОДУ — ПЕРВАЯ ЧЕЧЕНСКАЯ ВОЙНА. Я, подполковник Антоний Маньшин, был командиром штурмовой группы, а соседняя, вторая штурмовая группа, была названа именем Героя России Артура, моего друга, который погиб в грозненских боях, накрыв собой раненого солдата: солдат выжил, а он погиб от 25 пулевых ранений. В марте 1995 года штурмовая группа Артура из 30 бойцов на трёх БРДМ-ах выполняла штабной рейд по блокированию групп боевиков во Введенском ущелье. Есть там такое место — Ханчелак, что переводится с чеченского как «Мёртвое ущелье», там нашу группу поджидала засада.

А Сашу сбросило в ущелье

ПОДПОЛКОВНИК Антоний Маньшин

Засада — это верная смерть: головная и замыкающая машины подбиваются, и тебя методически расстреливают с высоток. Группа, попавшая в засаду, живёт максимум 20-25 минут — потом остаётся братская могила. По радиостанции запросили помощь с воздуха вертолётов огненной поддержки, подняли мою штурмовую группу, мы прибыли на место через 15 минут. Управляемыми ракетами «воздух-земля» уничтожили огневые позиции на высотках. К нашему удивлению, группа уцелела, только недосчитались Саши Воронцова. Он был снайпером и сидел на головной машине, на БРДМ-е, и взрывной волной его сбросило в ущелье метров 40-50 глубиной. Стали его искать, не нашли. Уже стемнело. Нашли кровь на камнях, а его не было. Случилось худшее: он, контуженный, попал в плен к чеченцам. Мы по горячим следам создали поисково-спасательную группу, трое суток лазили по горам, даже в контролируемые населённые пункты боевиков ночью входили, но Сашу так и не нашли. Списали, как без вести пропавшего, потом представили к ордену Мужества. И, вы представляете, проходит пять лет. Начало 2000 года, штурм Шатоя. В Артурском ущелье в Шатойском районе есть населенный пункт Итум-Кале. При блокировке его нам мирные жители сообщили, что у них в зиндане (в яме) сидит наш спецназовец уже пять лет.

Как мы его нашли

Надо сказать, что один день в плену у чеченских бандитов — это ад. А тут — пять лет. Мы бегом туда, уже смеркалось. Фарами от БМП осветили местность. Видим яму три на три и семь метров глубиной. Лесенку спустили, поднимаем, а там живые мощи. Человек шатается, падает на колени, и я по глазам узнал Сашу Воронцова, пять лет его не видел и узнал. Он весь в бороде, камуфляж на нём разложился, он в мешковине был, прогрыз дырку для рук, и так в ней грелся. В этой яме он испражнялся и там жил, спал, его вытаскивали раз в два-три дня на работу, он огневые позиции чеченцам оборудовал. На нём вживую чеченцы тренировались, испытывали приёмы рукопашного боя, то есть ножом тебя в сердце бьют, а ты должен удар отбить. У нас в спецназе подготовка у ребят хорошая, но он измождённый, никаких сил у него не было, он, конечно промахивался — все руки у него были изрезаны. Он перед на¬ми на колени падает и говорить не может, плачет и смеётся. Потом говорит: «Ребята, я вас пять лет ждал, родненькие мои». Мы его в охапку, баньку ему истопили, одели его. И вот он нам рассказал, что с ним было за эти пять лет.

Его не брала пуля

Вот мы сидели неделю с ним, соберёмся за трапезой, обеспечение хорошее было, а он кусочек хлеба мусолит часами и ест тихонечко. У него все вкусовые качества за пять лет атрофировались. Рассказал, что его два года вообще не кормили.

Спрашиваю: «Как ты жил-то?» А он: «Представляешь, командир, крестик целовал, крестился, молился, — брал глину, скатывал в катышки, крестил её — и ел. Зимой снег ел». — «Ну и как?» — спрашиваю. А он говорит: «Ты знаешь, эти катышки глиняные были для меня вкуснее, чем домашний пирог. Благословенные катышки снега были слаще меда».

Его пять раз расстреливали на Пасху. Чтобы он не убежал, ему перерезали сухожилия на ногах, он стоять не мог. Вот ставят его к скалам, он на коленях стоит, а в 15-20 метрах от него несколько человек с автоматами, которые должны его расстрелять.

Говорят: «Молись своему Богу, если Бог есть, то пусть Он тебя спасет». А он так молился, у меня всегда в ушах его молитва, как простая русская душа: «Господи Иисусе, мой Сладчайший, Христе мой Предивный, если Тебе сегодня будет угодно, я ещё поживу немножко». Глаза закрывает и крестится. Они спусковой крючок снимают — осечка. И так дважды — выстрела не происходит. Передвигают затворную раму — нет выстрела. Меняют спарки магазинов, выстрела опять не происходит, автоматы меняют, выстрела всё равно не происходит.

Подходят и говорят: «Крест сними». Расстрелять его не могут, потому что крест висит на нём. А он говорит: «Не я этот крест надел, а священник в Таинстве крещения. Я снимать не буду». У них руки тянутся крест сорвать, а в полуметре от его тела их скрючивает благодать Святого Духа, и они скорченные падают на землю. Избивают его прикладами автоматов и бросают в яму. Вот так два раза пули не вылетали из канала ствола, а остальные вылетали и всё мимо него летели. Почти в упор не могли расстрелять, его только камешками посекает от рикошета и всё.

И так оно бывает в жизни. Последний мой командир, Герой России Шадрин, говорил: «Жизнь странная, прекрасная и удивительная штука!»

Возвращение

В Сашу влюбилась девушка-чеченка, она его намного моложе, ей было 16 лет, то тайна души. Она на третий год в яму по ночам носила ему козье молоко, на веревочке ему спускала, и так она его выходила. Её ночью родители ловили на месте происшествия, пороли до полусмерти, запирали в чулан. Звали её Ассель. Я был в том чулане, там жутко холодно, даже летом, там крошечное окошко и дверь с амбарным замком. Связывали её. Она умудрялась за ночь разгрызать веревки, разбирала окошко, вылезала, доила козочку и носила ему молоко.

Он Ассель забрал с собой. Она крестилась с именем Анна, они повенчались, у них родилось двое деточек, Кирилл и Машенька. Семья прекрасная. Вот встретились мы с ним в Псково-Печёрском монастыре. Обнялись, оба плачем. Он мне всё рассказывает. Я его к старцу Адриану повёл, а там народ не пускает. Говорю им: «Братья и сестры, мой солдат, он в Чечне в яме пять лет просидел. Пустите Христа ради». Они все на колени встали, говорят: «Иди, сынок». Прошло минут сорок. Выходит с улыбкой Саша от старца Адриана и говорит: «Ничего не помню, как будто с Солнышком беседовал!» А в ладони у него ключи от дома. Батюшка им дом подарил, который от одной старой монахини монастырю отошёл.

А самое главное мне Саша при расставании сказал, когда я его спросил, как же он всё это пережил: «Я два года, пока сидел в яме, плакал так, что вся глина подо мной мокрая от слез была. Я смотрел на звёздное чеченское небо в воронку зиндана и искал моего Спасителя. Я рыдал как младенец, искал моего Бога». — «А дальше?» — спросил я. «А дальше — я купаюсь в Его объятиях», — ответил Саша.

Рассказал подполковник Антон МАНЬШИН,
герой чеченской войны