Вторник, 19 Апрель 2016 12:14 Автор  игумен Дамаскин (Орловский) Братья священники Иаков и Иоанн Бойковы

19 апреля Церковь празднует память братьев-священномучеников Иакова и Иоанна (Бойковых).

Священномученик Иаков родился в 1896 году в городе Бежецке Тверской губернии в семье священника Покровской тюремной церкви Бежецка Иакова Бойкова. С детства любимым занятием его было чтение духовных книг, а любимой игрой — игра в храм. На чердаке дома он оборудовал себе небольшую библиотеку и устроил «церковь»: повесил иконы, колокольчики и утром, когда наступало время службы, звонил в них. Окружающие думали, что мальчик посвятит свою жизнь сугубо служению Богу и, скорее всего, в монашеском звании. Поэтому, когда он впоследствии женился, все были весьма удивлены.

В 1911 году Яков Яковлевич окончил Бежецкое духовное училище, в 1917-м — Тверскую духовную семинарию и в том же году поступил в Московскую духовную академию. Он успешно окончил первый курс академии, но в 1918 году, учась на втором курсе, столкнулся с непреодолимыми для себя трудностями: негде было жить, не было средств на покупку продуктов. Яков Яковлевич вернулся в Бежецк и поселился у сестры. Но он не терял надежды на продолжение образования и в 1919 году выслал в академию семестровое сочинение на весьма актуальную по тому времени тему «Христианская любовь и аскетизм». Вскоре, однако, всякая возможность получения духовного образования была властями пресечена, и Яков Яковлевич поступил преподавателем в бежецкое реальное училище. Он проработал здесь два года и был уволен — и как сын священника, и потому, что не скрывал своих религиозных взглядов.

Преследования и всякого рода гонения только укрепляют в человеке веру, дают духовный опыт и наглядно являют благие деяния милующей руки Божией, которые особенно явственно чувствуются человеком в дни тяжелой скорби. Именно во время гонений на Русскую Православную Церковь Яков Яковлевич твердо решил стать пастырем. Незадолго перед принятием сана он женился на выпускнице епархиального училища, которая работала в советской школе учительницей. Став женой будущего священника, она почти сразу же потеряла все свое, и без того в те времена шаткое, материальное благополучие.

В 1923 году Яков Яковлевич был рукоположен во священника ко храму святой великомученицы Екатерины в селе Закрупье Бежецкого уезда; здесь он прослужил до 1930 года, а потом переехал в Бежецк. Но в Бежецке свободных священнических мест не было, и он уехал в село Кириловское Максатихинского района, где прослужил два года.

Затем открылась вакансия на место священника в Благовещенской церкви в селе Княжеве недалеко от Бежецка, и отец Иаков стал служить там до 1938 года. Здесь ему пришлось пережить непрекращающиеся гонения тридцатых годов. Там, где власти не арестовывали священников, они нарочито облагали их и их семьи непосильными и вызывающе беззаконными налогами, вынуждая покинуть приход. Жена отца Иакова не раз говорила ему: «Яков, бросай ты служить в церкви, уходи, ведь мы только и делаем, что налоги платим, хуже нищих живем». — «Я сана с себя никогда не сниму, — твердо отвечал на жалобные причитания жены священник, — никогда не стану предателем Церкви».

В 1937–1938 годах были арестованы, за единичными исключениями, все священники Калининской области. В Бежецке арест миновал только одного священника, которому исполнилось тогда семьдесят девять лет.

В ночь с 8 на 9 февраля 1938 года в дом, где жила семья отца Иакова, пришли сотрудники НКВД с соседями-понятыми, чтобы произвести обыск. Вся обстановка дома священника свидетельствовала, что ничего ценного они здесь не найдут. Сотрудник НКВД, открыв крышку аналоя, лениво порылся в лежавших там церковных книгах, крышку закрыл, — и на этом обыск закончился. Отец Иаков простился с женой и дочерью и в сопровождении конвоя покинул дом навсегда. Жена священника несколько раз ходила в тюрьму в Бежецке и хлопотала о свидании, но ей отказали.

Все следствие продолжалось два дня — 9 и 10 февраля, а 13 февраля 1938 года тройка НКВД приговорила отца Иакова к десяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь, и он был сослан в Свердловскую область.

От человека не зависит, среди каких внешних обстоятельств ему приходится родиться: в бедности ли пребывает его страна или преизбыточествует богатством, пользуется ли в изобилии плодами открытий науки и новшествами культуры или прозябает в нищете и невежестве; в конце концов, свободна ли она вообще или оккупирована чужестранцами. От человека зависит только одно — не утратить христианских идеалов и облика человеческого, созданного по образу и подобию Божию, в условиях иногда внешне тяжелого и даже мучительного существования.

Отец Иаков писал из заключения супруге и дочери: «Не хотел было писать вам, вернее сказать, огорчать вас своими письмами, да ничего не сделаешь… В предыдущем письме от 23 декабря я сообщал, что у меня украли теплые сапоги. Теперь меня на днях раздели самым наглым образом… 27 декабря назначили меня помощником дневального в барак, где сосредоточена была одна шпана и бандиты… Не прошло и двух часов, как дневальство окончилось самым плачевным образом. Как только стало смеркаться, я ненадолго прилег. И в это время успели у меня взломать сундук и выкрали из него чулки нитяные, две рубахи чистые, брюки летние, бумагу, карандаши, нитки, иголки, мыло банное, сахар, пуговицы. Остальное, должно быть, не успели, так как я скоро встал. Пока я возился со взломанным сундуком, у меня на глазах бандиты вытащили мешок с вещами, унесли его на верхние нары и там обработали. Мне выкинули пустой мешок. Выкрали казенные брюки, казенную гимнастерку, пару казенного белья, своего белья, две рубахи — словом, все белье. Осталось только то, что на себе, и все это с наглым смехом и издевательствами. Собрал я все, что осталось после этого грабежа, и пошел из барака вон… Бандиты ходят по лагерю с финками и безнаказанно воруют и грабят. Поместили пока в прежнем бараке, где и был. По распоряжению коменданта дали там место. И здесь на следующий день выкрали из-под головы шарф. И тут имеются воры (они у меня и теперь сапоги выкрали). Вот мое плачевное житье. Плохо то, что украли порядочно казенных вещей. Теперь уже не дадут ни белья, ни прочего, а будут вычитать за «промот» из моих денег. Бумагу чистую всю выкрали, карандаши, иголки, нитки, пуговицы. Во всем этом нужда у меня. Банку мятую, из которой кипяток пил, и ту унесли…»

Священномученик Иаков (Бойков). 1943 г.

Находясь в лагере, отец Иаков написал жалобу властям с просьбой пересмотреть его дело. Там он, в частности, писал: «Следственными органами мне предъявлены агитация, дискредитация членов правительства и еще что-то о конституции, что я не понял из-за глухоты… Не совершив столь тяжелого преступления, я не мог дать следователю никаких показаний по существу предъявленного мне обвинения. Поэтому на все поставленные мне следователем вопросы по существу обвинения я дал только отрицательные ответы. Протокол допроса и моих ответов я подписал сам, его прочитав, где виновность свою я отрицал, ибо это обвинение меня не касается…» Власти, не разбирая дела по существу, оставили приговор в силе. «Хорошо еще, что вообще ответили», — заметил священник в письме к жене.

Однако, несмотря на все свои злоключения, отец Иаков старался не терять бодрости духа и в одном из своих последующих писем писал супруге: «Что написать тебе, дорогая Маня, о твоих терзаниях и лишениях? Страдаю и скорблю душой, и помочь бессилен… Не нужно… слишком расстраиваться. Господь дал нам крест. Он же даст и силы нести его. Пока прощай, моя дорогая Маня. Не тревожь особенно свое сердце нашими невзгодами. Господь «глубиною мудрости» все устраивает к лучшему, и будем надеяться на лучшее. Пиши и не забывай меня. Я знаю, что мне достается «на лапти». Ну, что делать. Я продолжаю оставаться тем, что есть…»

С началом Великой Отечественной войны переписка между священником и его родными прекратилась. Заключенным запретили переписку, их почти перестали кормить, и сил уже не доставало, чтобы выполнить норму; а таких, кто для производства материальных ценностей был бесполезен, и совсем переставали кормить, обрекая их на мучительную голодную смерть. Отец Иаков умер в лагере от голода 19 апреля 1943 года и был погребен в безвестной могиле.

***

Священномученик Иоанн, брат священномученика Иакова (Бойкова), родился в 1891 году в городе Бежецке в семье священника. В 1915 году он окончил Тверскую духовную семинарию и поступил псаломщиком в собор в городе Осташкове. Вскоре он женился на дочери псаломщика Евфросинии Постниковой, впоследствии у них родились две дочери. В 1921 году он был рукоположен во священника ко храму села Залужанье Весьегонского уезда Тверской губернии.

В 1929 году в Залужанье началась коллективизация, и, как почти везде, началась она с закрытия храма, и жена священника стала просить его, чтобы он не искал нового места; о том же просили и некоторые крестьяне. Видя, что не сегодня-завтра их пастырь может быть арестован, они говорили ему: «Отец Иван, ведь уже и в Москве всё разрушают, храмы взрывают, оставь служение». «Нет, я не изменник Богу. Море переплывешь — на берегу утонешь», — отвечал он.

С 1930 года отец Иоанн стал служить в храме в селе Бошарово Старицкого района Тверской области. 18 марта 1931 года он был арестован, 20 апреля тройка ОГПУ приговорила его к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере.

«Дорогая мама и все родные! Будьте здравы и благополучны!

Спасибо Вам, дорогая мама, за письмо и открыточку, которые я получил. Я, слава Богу, доволен всем. Хлеба мне хватает, и вообще пайком и питанием я доволен и голоден не бываю. Здоровье мое пока, слава Богу, благополучно. Работать хожу на продовольственный склад. Работа не тяжелая. Заведующий складом человек хороший, старик-священник из Костромы… Получив Ваше письмо и узнав про семейные дела мои, я успокоился и поблагодарил Бога за то, что Он не оставил мое семейство без куска хлеба…

Остаюсь любящий Вас сын,

многогрешный иерей Иоанн Бойков.

9 ноября 1931 года».

В те годы страдания супруги священника часто шли параллельно страданиям мужа. У Евфросинии отобрали дом и всё имущество. Без средств к существованию остались дочери отца Иоанна, Нина и Вера, которым было тогда восемь лет и четыре года. Власти отобрали даже одежду, разрешили взять из дома только то, что они успели надеть.

Незадолго до ареста отец Иоанн попросил свою мать, Александру Васильевну: «Мама, когда меня арестуют, не оставь моих детей, помоги им». После его ареста жена священника с детьми поселились у его матери в Бежецке. Поскольку Евфросиния была лишена гражданских прав и на работу ее никуда не принимали, ей пришлось побираться. Свое нищенство она от детей скрывала, чтобы те не переживали за нее и не стыдились. Она никогда не ходила просить в храмы, так как это быстро дошло бы до родственников, а ходила по глухим и дальним деревням. Утром потихонечку собиралась и уходила, вечером приходила с тем, что через людей подал Господь.

Как-то поехала Евфросиния в столицу. Ехала она и всю дорогу горько плакала; какой-то человек спросил ее: «Да что вы плачете-то? Что у вас случилось»? — «Да вот еду, а сама не знаю, куда и как еду и на что и как мне жить».

Попутчик сказал: «Поезжайте в Иваново-Вознесенск, есть такой город — Иваново-Вознесенск. И там вас в правах восстановят. Устроитесь работать на комбинат и восстановитесь в правах».

Евфросиния ему поверила и отправилась в Иваново-Вознесенск. Приехала — чужой город, ни одного знакомого человека. Пришла на меланжевый комбинат, и там ей кто-то сказал: «Идите по такому-то адресу. Там живет старушка, она вас пустит».

Это была одинокая старушка, она сама и свой маленький домик построила, и дрова заготовляла, и всё по дому делала. Постучалась к ней робко Евфросиния. «Кто, кто там? Кто ты?» — спросила старушка. «Да вот я… мне посоветовали».

Старушка пристально взглянула на пришедшую и сказала: «Проходи, проходи! Ты знаешь, какой мне сон сегодня приснился? Увидела я, как ко мне в окошко священник постучал. Проходи, проходи, матушка! И детей привози, устраивайся».

«Дорогая мама, сестра Нюта, Фроня, Нина, Вера, брат Яша и все родные!

Посылаю вам свой привет и желаю здоровья и всякого благополучия в жизни. Спасибо вам большое за заботу обо мне. Из одежды ничего не шейте и не присылайте, а также и валенки не нужны. Все с ног и до головы выдают казенное… Туберкулез, по-видимому, прошел. Ни кашля, ни боли в боках и в груди нет. Я теперь уже поправился, только силы не очень окрепли.

Остаюсь любящий вас сын, отец и брат

иерей Иоанн Бойков.

5 августа 1932 года».

Съездила Евфросиния за детьми, устроилась работать на меланжевый комбинат, на самую тяжелую, грязную работу, на которую никто не шел, — цеха убирать. Проработала она здесь год и стала болеть, и ей на комбинате посоветовали: «Похлопочи, чтобы тебя восстановили в правах».

Хлопоты увенчались успехом; она вернулась в Бежецк и устроилась работать учительницей. Но проработала недолго: узнали, что она жена священника, и сразу уволили. Все эти события и переживания привели к тому, что Евфросиния тяжело заболела: у нее отнялись ноги, и врачи признали ее инвалидом.

После всех переездов, таких, как будто лет сорок шла в стране непрерывно война и во время нее имущество утрачивалось по нескольку раз, только и остались — фотография, на которой родной человек был изображен до принятия им священного сана, да горсточка дорогих писем из огненного океана страданий.

Из лагеря отец Иоанн писал родным с 1931 по 1934 год. В последнем письме, 28 июля 1934 года, он написал:

«Дорогая мама!

Я, слава Богу, жив и здоров, меня отправили 25 июля на этап в Вишеру, а сейчас, 28 июля утром в пять часов, из Вишеры отправляют не знаю куда. Обо мне не беспокойтесь. Я здоров и благополучен. Где буду находиться, я напишу».

Но написать уже не пришлось, и свидеться — разве в Царстве Небесном.

ФО МА